н считал весьма ценным для движения, хотя и незрелым марксистом.
Здесь имелась в виду ситуация в Австрийской социал-демократической партии, которая с годами из единой партии преобразовалась в федеративный союз национальных социал-демократических групп (немецкой, чешской, польской, русинской, итальянской и южнославянской). Ленин опасался, что подобные тенденции возобладают и в России, где социал-демократическая партия с самого начала мыслилась как нефедеративный союз рабочих всех национальностей Российской империи14. На практике, однако, известной автономией в рамках российской партии обладал Еврейский рабочий союз (в 1906 г. вернувшийся в лоно партии)
и социал-демократические организации Польши, Латвии и Литвы, которые, как указывалось в одной из резолюций Пражской конференции большевиков, навязывали партии "федерацию худшего типа". И вот в 1912 г. определенные социал-демократические круги, прежде всего бундовцы и грузинские меньшевики, попытались заставить российскую партию одобрить лозунг австрийских марксистов "культурно-национальной автономии". Ленина, считавшего, что национальный сепаратизм несовместим с социал-демократией, крайне возмутило еще одно, как он считал, проявление "ликвидаторства". Всякая попытка разделить российскую социал-демократию по национальному пр
изнаку только нанесла бы ущерб направленному против монархии революционному движению. Все социал-демократы, независимо от их национальности должны были работать вместе в партийной организации своей территории. Здесь образцом могла бы служить организация Закавказья, объединившая революционеров грузинской, армянской, русской и других наций15. Приезд Сталина в Краков в этот самый момент, должно быть, пришелся с точки зрения Ленина, как нельзя кстати. Ведь если требовалось бороться со взглядами нерусских "националов" в социал-демократическом движении, то для этой цели лучше других подходили сами "националы", которых было бы трудно заподозрить в равнодуш
ии к нуждам национальных меньшинств. Более того, Ленин, по всей видимости, надеялся, что Сталин поможет разобраться в сложных национальных проблемах Закавказья. Если это так, то Сталин его не разочаровал, ибо хорошо разбирался в данном вопросе. И что еще важнее (как Ленину, вероятно, стало впервые известно): Сталин в течение длительного времени боролся с проявлениями местного национализма в революционном движении Закавказья. Мы уже видели, что в 1904 г. он выступил в печати против националистических тенденций в определенных грузинских и армянских социалистических группировках и отстаивал идею централизованной Российской социал-дем
ократической партии, которая собрала бы под свои знамена пролетариев всех народов России и разрушила бы разделявшие их национальные барьеры. Этой позиции Сталин придерживался в 1906 г., когда на региональном съезде партийных организаций Закавказья группа социал-демократов из Кутаиси подняла вопрос о культурно-национальной автономии, а также в 1912 г., когда Жордания и грузинские меньшевики пошли по тому же пути. Ленин, таким образом, встретил в Сталине "национала", горячо принявшего его сторону в спорах по национальному вопросу и поступившего так в силу давно сложившихся личных убеждений. Свое удовлетворение Ленин выразил в следующих строках письма, посланного Максиму Горькому в феврале 1913 г.: "Насче
т национализма вполне с Вами согласен, что надо этим заняться посурьезнее. У нас один чудесный грузин засел и пишет для "Просвещения" большую статью, собрав все австрийские и пр. материалы"16. Большую часть статьи Сталин написал, находясь в Вене в январе 1913 г. В первом, теоретическом разделе он рассматривал проблему определения понятия "нации". По этому вопросу в марксистской литературе высказывались различные точки зрения. Отто Бауэр полагал, что нация - это относительная общность характера и общность культуры. А Карл Каутский считал, что нация представляет собой современный феномен - ре
зультат образования крупных территориальных экономик в условиях капитализма. Согласно его определению, отличительными чертами нации являются общность языка и общность территории, сложившихся в условиях капиталистического процесса консолидации экономики. Сталин критиковал бауэровский подход с каутскианских позиций, но присовокупил национальный характер (назвав его "общностью психического склада") в качестве четвертого признака нации. Тремя другими были: общность языка, общность территории и общность экономической жизни. Тем самым он воспроизвел не только содержание, но и форму дефиниции Каутского, правда без ссылки на источник,
хотя к тому времени большая часть сочинений Каутского была переведена на русский язык17. Мы сможем еще не раз убедиться в том, что Сталин не имел привычки выражать кому-нибудь признательность за использование чьих-то идей за исключением Ленина. Завершив общетеоретическую часть работы, Сталин немедленно открыл огонь по австро-марксистской концепции "культурно-национальной автономии", разработанной двумя ее главными сторонниками - Карлом Реннером и Отто Бауэром. Социал-демократам, писал он, вместо организации наций, "сохранения и развития национальных особенностей народов" (как указывалось в программе австрийских социал-демократов) следовало бы организовать пролетари
ат для классовой борьбы. "Культурно-национальная автономия" представляла собой замаскированный национализм, прикрытый, по выражению Сталина, броней социализма. Она-де являлась анахронизмом в эпоху, когда, как предсказывал Маркс, национальные перегородки повсюду падали. Более того, идея национальной автономии создавала психологические предпосылки для разделения единой рабочей партии на отдельные, организованные по национальному признаку партии и для аналогичного национального сепаратизма в профсоюзном движении. Такой путь, дескать, проделала австрийская социал-демократия, и опасные тенденции в этом направлении стали
появляться и в России. В то время как Маркс, Каутский и Бауэр предусматривали для евреев не национальную автономию, а ассимиляцию, Бунд порвал с социал-демократическим интернационализмом, чтобы повести еврейских рабочих по дороге национального сепаратизма. И вот уже, говорилось далее, некоторые кавказские социал-демократы выдвинули требование культурно-национальной и областной автономии. Желая показать нелепость подобного требования, Сталин утверждал, что предоставить культурно-национальную автономию многочисленным малым народностям Кавказа (например, осетинам и мингрельцам) означало бы закрепить эти народности
на низших ступенях развития и помочь местным силам политической реакции. Областную автономию Кавказа Сталин считал приемлемой, ибо она помогала бы отсталым нациям вылупиться из скорлупы мелконациональной замкнутости. Однако культурно-национальная автономия действовала бы в прямо противоположном направлении, замыкая нации в старую скорлупу. Национальный вопрос на Кавказе мог бы быть разрешен только путем вовлечения отсталых наций и народностей в общее русло высшей культуры. Касаясь довода о том, что требование (кавказской делегации) национально-культурной автономии не идет вразрез с провозглашенным социал-демократическо
й программой правом наций на самоопределение, Сталин подтвердил право наций самим определять свою судьбу. Однако тут же оговорился, что, провозглашая и отстаивая это право, социал-демократии следует бороться и агитировать против вредных учреждений и нецелесообразных требований наций. Точно так же ей следует бороться и агитировать против католицизма, протестантизма и православия и в то же время отстаивать право людей на свободу вероисповедания. Социал-демократия была обязана влиять на волю наций, так чтобы нации выбрали форму, наиболее соответствующую интересам пролетариата; например, социал-демократия была обязана а
гитировать против отделения татар и против культурно-национальной автономии кавказских наций. Единственно верное решение национального вопроса в России было связано, по мнению Сталина, с областной автономией при одновременном предоставлении национальным меньшинствам всех регионов права пользоваться родным языком, иметь свои школы и т. п. Рабочая партия, однако, не должна создаваться отдельно по национальностям. На местах рабочим всех национальностей нужно было сплачиваться в единую партию, осознавая себя не представителем определенной нации, а членом одной классовой семьи, единой армии социализма18. В беседе с Милованом Джиласом в 1948 г. Сталин заявил, что в работе "Марксизм и
национальный вопрос" он выразил взгляды Ленина и что работа была Лениным отредактирована19. В самом деле, вполне возможно, что Сталин, взявшись за перо по предложению Ленина, извлек много полезного из имевших место в Кракове дискуссий по национальному вопросу и включил в свой труд различные конкретные замечания, высказанные Лениным в ходе обсуждения этой проблемы. С другой стороны, нет никаких оснований целиком приписывать авторство Ленину, как это сделал Троцкий. Критика Сталина культурно-национальной автономии вполне согласовывалась с его собственными взглядами, которые он излагал в статьях еще в 1904 г. Большинство специалистов считает стиль изложения работы
и манеру аргументации явно сталинскими. Примечания к тексту свидетельствуют о том, что большую часть необходимого австрийского материала он имел в русском переводе20. Ему вряд ли требовалась помощь в работе над важными разделами о Бунде и национальном вопросе на Кавказе. Кроме того, хотя Ленин уделял много внимания национальным проблемам уже в 1912 г., он к тому времени еще не создал какого-либо фундаментального труда на данную тему. В опубликованном в 1914 г. наиболее значительном сочинении ("О праве наций на самоопределение") подход Ленина к национальному вопросу существенно отличался от сталинского расстановкой акцентов. Главная тема его работы -
право наций на самоопределение, в смысле отделения и образования самостоятельного государства, - не получила столь глубокого развития у Сталина, который с видимой неохотой упомянул об этом праве в нескольких абзацах. "Марксизм и национальный вопрос" - это в основном его работа, а сотрудничество с Лениным при ее написании, по-видимому, пошло на пользу обеим сторонам. Во всяком случае, эта работа очень понравилась Ленину. Когда товарищ по партии, Александр Трояновский, предложил опубликовать статью в журнале "Просвещение" в дискуссионной рубрике (объяснив, что его жена, Е. Розмирович, - сторонник культурно-национальной автономии), Л
енин написал Каменеву: "Конечно, мы абсолютно против. Статья очень хороша. Вопрос боевой и мы не сдадим ни на йоту принципиальной позиции против бундовской сволочи"21. Работой по национальному вопросу Сталин утвердил себя в мнении Ленина знающим марксистом. Можно без преувеличения сказать, что он представил своему ментору удачную диссертацию. И все-таки эта встреча - хотя и веха в партийной карьере Сталина - еще не была началом их тесного личного общения. Вскоре после возвращения в Петербург в середине февраля 1913 г. и до того, как работа по национальному вопросу вышла из печати, Сталин был арестован полицией на благотворительном вечер
е, организованном местными большевиками. Полагали, что о месте его нахождения информировал полицию провокатор Роман Малиновский 22. Последующие годы Сталин провел в сибирской ссылке. Его имя несколько раз появляется в письмах Ленина военного времени, однако свидетельств близких отношений между ними нет. Ленин знал Сталина как Кобу и Кобу Ивановича, потому что свои письма Ленину, посланные из Сибири, тот подписывал псевдонимом Коба. В 1915 г. в письме Зиновьеву Ленин спрашивал: "Не помните ли фамилии Кобы?" Несколько позднее в том же году он писал В. А. Карпинскому: "Большая просьба: узнайте (от Степко или Михи и т. п.) фамилию "Кобы" (Иосиф Дж.....?
? Мы забыли). Очень важно!!"23
политической ситуации в России, он удалился в свою комнату и не пожелал ни с кем разговаривать. И что еще хуже: при переводе в отдаленный населенный пункт он забрал с собой все книги недавно умершего члена колонии. Ссыльные уже решили, что эти книги составят библиотеку для общего пользования. Один из ссыльных, Филипп Захаров, который отправился поговорить со Сталиным по данному вопросу, был встречен с таким высокомерием, с каким генерал обычно принимает простого солдата24. Теплый прием Сталину в Монастырском организовал Яков Свердлов, хороший знакомый по предыдущей совместной ссылке. Он также являлся членом Русского бюро ЦК. Впоследств
ии Свердлов до своей преждевременной смерти в 1919 г. занимал посты секретаря Центрального Комитета партии и главы Советского государства. В начале 1914 г. власти, узнав о готовившемся побеге, перевели Свердлова и Сталина в дальний рыбацкий станок Курейку, расположенный за Полярным кругом, где сперва они проживали вместе в одной комнате. В марте 1914 г. в письме одному из друзей Свердлов сообщал: "Устроился я на новом месте значительно хуже. Со мной грузин Джугашвили, старый знакомый, с которым мы уже встречались в другой ссылке. Парень хороший, но слишком большой индивидуалист в обыденной жизни. Я же сторонник минимального порядка. На этой почве нервничаю иногда. Но это не так важно. Гораздо
хуже то, что нет изоляции от хозяев. Комната примыкает к хозяйской и не имеет отдельного входа. У хозяев - ребята. Естественно, торчат часами у нас. Иногда мешают"25. В конце мая они разъехались, и Свердлов писал другу: "Со мной товарищ. Но мы слишком хорошо знаем друг друга. Притом же, что печальнее всего, в условиях ссылки, тюрьмы человек перед вами обнажается, проявляется во всех своих мелочах. Хуже всего, что только со стороны "мелочей жизни" и виден. Нет места для проявления крупных черт. С товарищем теперь на разных квартирах, редко и видимся"26. Значение такого отчуждения станет особе
нно понятным, если иметь в виду, что эти двое были единственными политическими ссыльными, проживавшими в то время в Курейке. В остальном то немногое, что нам известно о жизни Сталина в туруханской ссылке, взято главным образом из воспоминаний членов семьи Аллилуевых. После знакомства в Тифлисе Сталин и Сергей Аллилуев вновь встретились в Баку. Вскоре Аллилуевы переехали в Петербург, где Сергей нашел работу в электрической компании, продолжая тайно поддерживать партийные связи. В 1911 г., в период короткого пребывания в Петербурге между двумя вологодскими ссылками, Сталин нашел убежище в этой всегда гостеприимной семье. С особым д
ружелюбием Аллилуевы встречали товарищей с Кавказа, и они не переставали заботиться о Сталине и тогда, когда он в 1913 г. прибыл в Туруханск. Аллилуевы посылали ему деньги из партийного фонда помощи, теплую одежду. В конце 1915 г. Сталин в письме жене Сергея Ольге сердечно благодарил за полученную накануне посылку и просил не тратить на него так нужные им самим деньги. Он просил прислать только почтовые открытки с видами природы. Поясняя, он писал: "В этом проклятом крае природа скудна до безобразия: летом река, зимой снег, это все, что дает здесь природа, - и я до глупости истосковался по видам природы хотя бы на бумаге"27. И верно, от Курейки до Гори было далеко. П
озднее, после возвращения в Петроград (Петербург переименовали в 1914 г.), Сталин рассказал Аллилуевым несколько подробнее о своей жизни в Курейке. Жители поселка, принадлежавшие к одной из народностей Севера, привыкли звать его Осипом и научили ловить рыбу в Енисее. Благодаря успехам (которые объяснялись тем, что он постоянно переходил с места на место, в то время как местные жители имели обыкновение оставаться в одной точке независимо от того, был клев или нет) они считали, что Сталин обладает волшебной силой, и говорили: "Осип, ты слово знаешь!" Однажды, возвращаясь домой после подледной рыбной ловли, он попал
в пургу и сбился с дороги. Впоследствии он узнал, что двое жителей деревни, с которыми он безуспешно пытался заговорить, убежали потому, что приняли его за водяного28. Сталин завел среди местных жителей самые разнообразные знакомства, и позднее Аллилуевы слышали (от него ли самого или от кого-то еще), что он сожительствовал с местной крестьянкой и имел от нее сына29. Данная история, если она соответствует действительности, помогает объяснить, почему Сталин и Свердлов в Курейке жили отдельно друг от друга. Ввиду ухудшавшегося положения на фронте правительство в октябре 1916 г. объявило политических ссыльных пригодными к военной службе.
Сталин оказался в числе призванных от Туруханского края и выехал в Монастырское, чтобы затем проследовать в Красноярск для зачисления в армию. Здесь, он вновь продемонстрировал свое высокомерие и отчужденность, которые вызвали раздражение у ссыльных при его первом приезде. Очевидно, ему было нужно подчеркнуть и добиться признания своего особого положения, которое, по его мнению, он занимал, будучи членом Центрального Комитета. Сталин не только держался в стороне от других ссыльных, но и не позаботился в возобновлении контактов со Свердловым и еще с одним членом Русского бюро, в тот момент находившимся в Монастырском. Как пи
сал в неопубликованных мемуарах бывший ссыльный большевик Б. Иванов, "необходимого примирения не произошло. Джугашвили остался таким же надменным, как и всегда, замкнутым в себе, в своих мыслях и планах... По-прежнему он испытывал неприязнь к Свердлову и не шел на примирение, хотя Свердлов был готов протянуть руку дружбы и согласился обсудить проблемы рабочего движения в присутствии трех членов Русского бюро ЦК партии"30. Из Монастырского подлежащих призыву ссыльных отправили вверх по Енисею в Красноярск. Передвигались на собачьих и оленьих упряжках и пешком. Медицинское освидетельствование состоялось в начале фев
раля 1917 г. Сталина на военную службу не взяли - из-за плохо сгибавшегося левого локтя (результат полученного в детстве ушиба), а также потому, что сочли его для армии "нежелательным элементом". Затем власти, приняв во внимание, что четырехгодичный срок ссылки Сталина близился к концу, разрешили ему поселиться в Ачинске, невзрачном городишке на транссибирской железной дороге. Среди ссыльных, проживавших в то время в Ачинске, находился Лев Каменев с женой Ольгой (сестрой Троцкого), и Сталин вечерами был постоянным гостем в их доме. Один из ссыльных (впоследствии эмигрировавший из России), встречавший его у Каменевых, вспоминал, что Осип (так звали Сталина в Ачинске) почти не уч